Обожаю вбросы.
начнем с конца Пакистан самая героиновая страна.
8% подделок лекарств в России это не 40% в Нигерии и Колумбии в той же Индии крупнейшем производителе лекарств 20%.
Да самая высокая смертность от Серд-Сосудистых заболеваний, но у нас давно известно что врачу проще поставить инфаркт чем разбираться от чего человек в реальности умер, поэтому статитститка здесь не точна.
Смертность от табака и алкоголя в относительных цифрах (процентном отношении) самая высокая, но государство начало с этим бороться пока запретом ночной продажи и запретом рекламы этой отравы, а в абсолютных не самая высокая.
Не самые высокие продажи крепкого алкоголя и табака, чистая ложь,  тут первые места Китай Кения.

Во многих странах пьют и поболее.
Дальше как то искать данные не хочется, зачем контактовский спам сюда вешать?

малая выборка дала , что из 7 пунктов только 1 правда, значит весь ПОСТ ЛОЖЬ. Нацеленный на то чтоб у человека начало развиваться чувство ущербности. Ведь в начале то повешены не приятные факты, которые заведомо верны.

Вот меня как говном из вентилятора обдало

Повестка дня в России круто изменилась. Три новости последнего времени — резкое замедление экономического роста, связанные с этим инициативы начальства в области экономической политики и посещение г-ном Путиным олимпийских строек в Сочи — складываются в картину, возвращающую нас к реальности. Если на протяжении осени псевдодепутаты с Охотного Ряда усердно демонстрировали нам, что основная проблема России — это политический обскурантизм, то упомянутые события заставляют вспомнить, что истинная и главная наша проблема — это все же чудовищная неэффективность и воровство. А политический обскурантизм — не более чем их пиар-прикрытие и идейное обоснование. Чудище обло, стозевно и лаяй.

Звонок прозвенел еще ранней осенью, когда выяснилось, что затраты на саммит АТЭС во Владивостоке составили более 22 млрд долларов. Это больше, чем весь государственный бюджет России в 1999 году, и больше, чем все расходы госбюджета на образование в 2013-м. Власти оправдывались: это, дескать, вложения в инфраструктуру. Но от этих объяснений делалось не по себе. Деньги рекой текли на строительство моста и коробки университета, притом что никаких реалистичных планов и ресурсов для создания самого университета не существовало. О них никто и не думал, нужно было только красивое слово — «университет», чтобы оправдать мост и коробку. А проваливающийся грунт только что построенной дороги, провисающие ванты только что сданного моста, перепутанные кнопки в лифтах и неработающие эскалаторы наглядно демонстрировали главный тренд: стремительное падение управляемости на фоне экспоненциального роста расходов.

Эта ситуация выглядит новой. В начале 2000-х годов в России сформировалось четкое (хотя и весьма специфическое) представление о модели успешного менеджмента в публичной сфере. Модель предполагала устойчивую норму отката. Например — 30%. Это означало, что при росте общего бюджета какого-либо государственного начинания объем публичных благ, которые будут получены на выходе, станет пропорционально возрастать, хотя и со все той же корректировкой на 30% стоимости.

Владивостокская история показала, что этот «золотой стандарт» менеджмента остался далеко в прошлом. Она показала не только то, что доля исчезающих средств при росте совокупного бюджета растет с опережающей скоростью, но и то, что при любом (!) увеличении бюджета невозможно уже добиться гарантированного результата — того, чтобы объект был сдан в срок и в надлежащем качестве. Невозможно добиться ни деньгами, ни административными мерами (подготовку к саммиту лично курировал первый вице-премьер). Хвост виляет собакой: даже неограниченный бюджет не гарантирует результат.

Сочинское строительство демонстрирует ту же истину: машина по освоению средств государственных мегапроектов достигла невиданной зрелости и обладает колоссальным политическим влиянием. Гнев всесильного Путина ей не страшен, да и гневается он как-то осторожно и неуверенно.

Первоначально предполагаемые затраты на сочинский мемориал путинских амбиций — зимнюю Олимпиаду у Черного моря! — выросли в четыре раза: с 13 до 50 млрд долларов. В рублях — 1,5 трлн. Это втрое больше, чем все затраты госбюджета на здравоохранение в 2013 году.

Стоимость олимпиад оценить непросто, в разных источниках фигурируют разные цифры. Но в целом считается, что затраты на зимнюю Олимпиаду 2006 года в Турине составили 3,6 млрд долларов. Цена следующей, ванкуверской, оценивается в 2,5 млрд, но дополнительные затраты на инфраструктуру, упоминаемые в разных источниках, позволяют говорить об общей смете около 6 млрд долларов. И канадские власти долго оправдывались, убеждая жителей, что эти траты оправданы.

Летние олимпиады обычно в 3—5 раз дороже зимних. Сверхдорогая (по меркам развитых стран) последняя, лондонская, оценивается в 19 млрд долларов. Ее ругают за это роскошество. Была, правда, еще пекинская: власти Китая тоже развернули мощное инфраструктурное строительство и ухитрились потратить 42 млрд долларов. Но это летняя олимпиада, то есть аналогичный по безумной расточительности зимний проект должен бы стоить порядка 10—15 млрд.

Сами по себе эти цифры наглядно демонстрируют различие демократических и деспотических государств. Напомним, что ВВП на душу населения составляет в Китае 8,5 тысячи долларов, в России — 21 тысячу, в Великобритании — 35,5 и в Канаде — 40 тысяч.

Но главное даже не в этом. Чему нас учит опыт Владивостока и Сочи? Во-первых: масштаб исчезающих средств растет пропорционально масштабам проекта. То есть: если на небольших проектах еще можно рассчитывать на «золотой стандарт» 30-процентного воровства, то на больших оно, скорее всего, достигнет 60—70%. Во-вторых, размер сметы и масштабы ее разбухания по ходу проекта непосредственно связаны с уровнем его амбициозности (политической значимости) и — уровнем контроля: чем амбициознее проект и чем выше уровень контроля его реализации, тем вернее смета (и так немаленькая) будет стремительно разбухать, а с ней и масштабы «утечки». Наконец, еще один, третий член этой «формулы прорвы»: чем амбициознее проект, тем меньше будут положительные побочные эффекты для экономики от его осуществления. Если строительство дорогущего моста к поляне, на которой выстроены корпуса университета, для наполнения коих нет никаких ресурсов, выглядит маразмом, то строительство за полтора триллиона рублей дворцов для зимних видов спорта в Сочи — маразм в квадрате.

Известный тезис экономистов, что вложения в инфраструктуру в любом случае дают положительный эффект для экономики, здесь вывернут наизнанку. Потому что речь на самом деле идет не об инфраструктуре, но об амбициях. А вложения в инфраструктуру удовлетворения амбиций не дают экономике никаких бонусов. Они лишь формируют стандарты освоения бюджетов в соответствии с «формулой прорвы».

При чем же тут замедление экономического роста и новации в экономической политике? А при том. Резкое замедление экономики ставит перед теряющими популярность властями задачу ее немедленного и решительного стимулирования. Среди новаций экономической политики предполагаются: отмена «бюджетного правила», то есть срочное «раскупоривание» резервных фондов нефтяных денег, создание государственного мегаинвестора в лице Росфинагентства, а также использование пенсионных накоплений для внутренних инвестиций. Экономику предполагается поддержать с помощью масштабных вложений в инфраструктуру.

Задача — амбициозная: речь идет о политическом выживании. Уровень контроля — однозначно сочинский. Новые стандарты освоения инфраструктурных бюджетов выработаны. Так что лед тронулся, господа российские обыватели! Приватизация «нефтяной заначки» на низком старте. Вам остается только подставить «формулу прорвы» — и подсчитать результат.

ОРИГИНАЛ